Мы с удовольствием читаем отзывы учителя о нашем девятилетнем Андрее: «Очень собранный Очень дисциплинированный». Наши друзья тоже хвалят Андрея: «Так приятно на него смотреть Он оказывает такое хорошее влияние на нашего сына». Когда Андрей со своим другом как-то делил игрушки, наблюдавший за ситуацией родитель заметил: «Андрей очень чутко относится к другим детям». А еще одна мать — свидетельница того, как Аня улаживала конфликт между Андреем и его братом, — подивилась: «Надо же, вы знаете, какой линии придерживаться!»

Как же Андрей стал таким мальчиком? Он боится быть наказанным или же он просто родился паинькой? Откуда у него взялся самоконтроль? Почему одного взгляда Ани достаточно, чтобы он отступил от опасной черты? Каким образом между Анной и Андреем установилась такая замечательная связь? История воспитания Андрея начинается с того самого дня, когда он родился.

Как только Андрей появился на свет, Аня взяла его на руки и прижала к груди. Ощущая кожей тело матери, уже больше не в тепле ее чрева, он обрел новое подходящее для него место. Прижатый к ее груди во время кормления, удобно устроившийся в ее объятиях, он нашел замену «материнской утробы». Когда он открыл глаза, восторженный взгляд Анны был устремлен прямо в его глазенки. Андрей появился на свет и сразу же узнал, что здесь ему будет тепло и приятно. Он чувствовал себя хорошо. Пусть больше не связанные пуповиной, мать и ребенок оставались едины благодаря гормональному всплеску у Анны от нового материнства и способности новорожденного показать, в чем он нуждается. Между ними двоими не возникло никакой дистанции — ни физической, ни эмоциональной. Днем Анна держала Андрея на руках, прижимая его к себе, или же устраивала его в шарфе-слин-ге, кормила по первому требованию и чутко откликалась на все его нужды. Ночью они спали рядом, и Анна заботилась о том, чтобы Андрею было удобно, чтобы он чувствовал себя защищенным.

Эта связь, зачаток воспитания, продолжалась всю пору младенчества Андрея. Если он начинал плакать, Анна тут же реагировала, и Андрей усвоил, что за огорчением всегда последует утешение. Поскольку Анна неустанно откликалась на потребности Андрея, он уверовал, что мать создана для него. Пусть и не всякий раз реакция Анны была «идеальной» (возможно, Андрею требовалось что-то иное, однако Анна все так же предлагала покормить его), главное было в том, что мать реагировала. Андрей был нашим шестым ребенком, но тем не менее Анна научилась видеть в нем индивидуальность. Время, терпение и сотни «репетиций» помогли Андрею и Анне добиться такого общения, что они понимали друг друга почти безошибочно. Постепенно Аня научилась предвидеть потребности Андрея. Как только на его личике появлялась гримаса, не приходилось сомневаться, что за этим последует плач. И Аня реагировала на гримасу еще до того, как ребенок мог расплакаться. Матери и ребенку было хорошо вместе, они были счастливы.

Я наблюдал за развитием отношений этой пары (делая все возможное, чтобы поддерживать их) и отметил, что если вначале реакция Анны на сигналы Андрея бывала отчасти неверной, пробной, то вскоре она уступила место интуиции. Это были гармоничные отношения, поток сигналов и откликов, неиссякающая забота о маленькой личности с большими потребностями, забота, проявляемая матерью, которая стремилась удовлетворить эти потребности. Отсюда возникло чувство благополучия, характерное для имеющей связь пары «мать — ребенок». Их глаза одинаково сияли. Мы наслаждались общением с ним, а он — общением с нами. Поскольку Андрей был «в связке», он чувствовал, что им дорожат, отсюда зарождалось детское спокойствие и самоуважение и формировалась основа послушания. Улыбки и удовлетворенность Андрея внушали также и Анне чувство, что ею дорожат, а это означало формирование материнской уверенности в себе.

Я видел, как Андрей и Анна обретали взаимную чуткость. Если Андрей огорчался, Анна всегда знала, что ему необходимо, — как будто проникала в его детский ум. Казалось, Анна ощущала, что чувствовал Андрей, и наоборот. Если поведение Андрея ухудшалось или же ухудшалось его самочувствие, ее чувствительность обострялась. Она включала материнскую «ускоренную передачу», с более высоким уровнем усвоения сигналов и отклика. Андрей тоже усвоил чуткое отношение к Анне. Если день для нее был не самым благоприятным, к примеру сломался старый фен и пришлось покупать новый фен Rowenta не входивший в затраты на этот месяц Андрей делался более тихим, «лип» к ней. Годовалого Андрея уже можно было считать послушным. Мы знали нашего ребенка, и Андрей знал, что он хороший ребенок.

Поскольку мы посвятили время и силы процессу познания нашего Андрея — уже знали, как отвечать на его потребности, могли предвидеть его поведение, — переход ребенка на ходунковую ступень развития не вызывал у нас беспокойства. Если поведение Андрея отклонялось от желательного, для нас не составляло труда направить его в нужное русло. И Андрей охотно повиновался, ведь он знал, что мы уважаем его потребности до самой малости. Его «я» расцветало.